Внутренняя империя

Синтаксис на филфаке читается полтора года по две-три лекции в неделю, из них треть отводится на изучение моделей предложений. С позиции грамматического центра (подлежащее+-сказуемое) практически весь массив предложений в русском языке можно свести к довольно ограниченному перечню моделей. Нас нашпиговали этим так, что потом мы могли синхронно на слух определять модели во всевозможных предложениях. Большинство моделей очень попсовые и постоянно воспроизводятся. Но есть и диковинные. Например, "его убило молнией". По идее, это безличное предложение, типа "вечерело", отягощенное обстоятельством причины. Однако, нет. О чем это предложение? В чем состоит сообщение? В том, что был некто, в кого попала молния, и он умер. То есть он умер из-за молниии, то есть молния его убила, то есть молния - это субъект, некто - объект, а (его) убила (молния) - предикат. Почему субъект тогда выражен обстоятельством причины? Потому что на самом деле это только орудие в руках некой божественной силы, которая в предложении опущена. Именно она является истинным субъектом действия, но суеверие требует вынести ее за пределы речи. Третья заповедь, все дела. Очевидно, что это очень архаичная модель, и в русском языке она встречается крайне редко. Забавно, что в таком продвинутом относительно развития языка явлении как электричество она тоже встречается: "его ударило током". И кто же его, интересно, ударил током? В языках разных первобытных обществ эта модель встречается гораздо чаще. Одно из практических заданий заключалось в том, чтобы обыкновенные предложения в действительном залоге перевести в эту модель. Типа, "он поточил карандаш" -> "карандаш поточило им". Можете себе только представить, как это форматирует мозги.

( Следствие )

В самом начале моих мифологических штудий, когда я всерьез погрузилась в труды отцов и апологетов, привычка к гипертексту злобно меня разыгрывала. В одной вкладочке у меня открыт Мелетинский с его "Поэтикой мифа", где он делая обзор многовековой дискуссии о предмете, упоминает и Дюркгейма, который "сделал важное открытие, показав, что тотемическая мифология моделирует родовую организацию и сама служит ее поддержанию...". Тут же в соседней вкладочке Леви-Стросс, душа моя, как бы в стэк, цитируя того же Дюркгейма, пишет буквально следующее: "Тотемные мифы ничего не объясняют и только перемещают трудность, тем самым смягчая логический скандал." Нормально, да?!

( Образцовый гон )

Альберт Великий, говоря об универсалиях, разделяет их на три вида:
- universalia ante res (универсалии прежде вещей)
- universalia in rebus (универсалии внутри вещей)
- universalia post res (универсалии после вещей).
Насколько я понимаю, это развитие платоновской мысли об эйдосах, но не об том речь.

Разбирая эти понятия, Борхес, между делом, позволяет себе (а он много чего себе позволяет) тонкую иронию по отношению к схоластам, говоря, что у последних "не возникало и тени сомнения, что категории божественного ума совпадают с категориями латыни".

Что ж, придется освежить в памяти Pater Noster, чтобы говорить с Богом на одном языке.